Чудесная теплая воронежская осень. В совхоз под Воронежем, куда отправили студентов истфака пединститута на сельхозработы, ехал вместительный грузовик. Кому из советских времен не знакома эта картина? Дружно подпрыгивая на ухабах, студенты пели:
На проспекте Гоголя листья опадают,
Над проспектом Гоголя облака плывут.
Мальчикам и девочкам, по уши влюблённым,
Дождички да дворнички покоя не дают.
Или:
Ты белье стираешь, босоногая, и глядишь ты вдаль через плечо.
Мысленно твои я косы трогаю, мысленно целую горячо.
Думаю, все воронежские студенты той поры знали и пели эти молодежные песни.
Весело!
В машине ехали 25 человек: шестеро парней, остальные девчонки.
Это был второй курс, а значит, вторая поездка в колхоз, на осенние сельхозработы. У большинства ехавших кое-какой опыт таких работ уже был. Студент истфака Волька предыдущую сельхозэпопею запомнил хорошо. Тогда, с самого первого дня пребывания в колхозе, полил дождь. Студентов разместили так: девчонок по квартирам, а парней в одной из комнат пустующего клуба. В этой комнате были разбиты окна, было холодно, не было ни одеял, ни подушек. Зато матрацев было много: на них лежали и ими же укрывались.
Руководитель группы, аспирант с родного факультета, на просьбы студентов о ремонте окон не реагировал. Только когда ребята обратились к колхозному начальству и пригрозили отъездом, стёкла вставили. Аспирантишка вёл себя нагло, давая понять, что с первокурсниками не церемонятся: «Я тоже был первокурсником». Хуже того, он начал приставать к девчонкам. Парни вызвали его на разговор и прямо пообещали начистить морду. От студенток он отстал, но после возвращения в институт нажаловался декану факультета: «Работали плохо, нормы не выполняли». Нормы! Картошка мелкая, грязь, холод, слякоть – какие нормы! Декан был мужик справедливый, побеседовал со студентами. Больше этого аспиранта на факультете не видели.
В этот раз «колхоз» начинался веселее: и погода, и настрой, и опыт. А ещё веселил ребят Юрка Шакин, записной студенческий острослов. На все случаи жизни у него находились остроумные афоризмы. Сидя с друзьями за рюмкой, он произносил на паузе между наполнением сосудов: «Летела стая крокодилов. Вдруг лысый крокодил сказал: «Который день летим, а всё четверг!». Так выпьем же, мужики, за вечность времени!» Или: «хватит ждать, хватит жрать, пора наливать!»
Среди девчонок заводилой стала Валька Балабанова, рослая, крепкая, симпатичная девушка, которая перевелась с иняза. Характер у неё был жесткий, прямой и, что называется, без церемоний. Она как-то доверительно отнеслась к Вольке и сказала ему, что настоящий парень должен уметь драться, пить, курить, ну и всё остальное, а иначе что это за парень? Волька не разделял этих её оценок, но на общение шёл охотно. Девушка его заинтересовала. В институте с появлением Вали Балабановой Юрка Шакин сразу выдал: «Ну что же, Валя, так и быть, с тобой мы будем языки учить!» А увидев, как Балабанова взяла Вольку под ручку, тут же пропел: «Как Вольке не хватало Вали, как Вале Вольки не хватало!»
Шакин, худощавый, высокий, в очках, выглядел явно старше всех. Говорили, что он учится в институтах уже не первый раз. Говорили, что из предыдущих он вылетал с треском. За что – никто не знал. С группой он поехал как помощник руководителя (вероятно, декан решил подстраховаться). Учился Шакин хорошо. Получал ленинскую стипендию, имел свободное посещение лекций. О себе он говорил: «Я – император». И добавлял: «Император духа!»
Действительно, он был начитан, умел спорить, а на практических занятиях, если он присутствовал, то преподаватели не рисковали, а предоставляли слово сразу ему. С полчаса Шакин витийствовал, получал оценку и исчезал.
Волька… Откуда взялся этот «Волька»? От мамы, которая назвала его Вольдемаром. Ей, наверное, очень хотелось, чтобы её сын был настоящим интеллигентом. Но потом имя сократилось и стало, как у героя фильма «Старик Хоттабыч» — Волька. Волька сначала обижался, но потом, посмотрев фильм, почувствовал себя героем. Одноклассники спрашивали: «А это про тебя, да?». Волька отвечал неопределенно, растягивая слова: «Ну-у-у… в какой-то степени».
Руководителем нашей группы студентов был мужчина средних лет, невысокий, шустрый, с маленькими серыми глазками, преподавал физкультуру в институте. Поначалу он тоже стал проявлять активный интерес к студенткам, но напоролся, что называется, на Валю, пытаясь ущипнуть её за бок. Балабанова лягнула его в ногу и сказала: «В следующий раз будет по зубам. Понял, да?» Орешин Владимир Петрович, по кличке Хариус (за частое употребление этого слова), попытался отшутиться: «Ну что ты, Валя, я же нечаянно!» Больше никаких инцидентов у него с девушками не происходило. Судя по всему, он нашёл свой интерес у хозяйки одного из домов, где жили девушки. В целом, он был не вреден для студентов, зла не делал, с нравоучениями не лез, за организацией работ следил, попусту не беспокоил и жил в своё удовольствие, полагаясь на своего заместителя Шакина и самих ребят.
Совхоз был далеко не бедный: обширные поля, коровники, телятники, свиноферма, птицеферма. Выращивали племенных бычков. Даже был малюсенький кирпичный заводик.
Ребят распределили кого куда. В первый день Волька с двумя товарищами был направлен к ветеринару вакцинировать быков. В хлеву находилось с полсотни быков, прикованных к столбам. В носу у каждого быка было железное кольцо. Ветеринар Стёпа, крепкий, сухощавый мужик, сказал: «Ребята, не бойтесь, они смирные. А на случай, если заволнуются, вы их за колечко ухватите, а я буду вакцинировать». И, правда, когда к быкам подходил ветеринар, они начинали дёргаться и трясти головой. Волька подошёл первым к быку и взялся за кольцо. Степан быстро и ловко ввёл огромным шприцем вакцину. Иногда у некоторых быков не было в носу кольца. Степан объяснил: «Просовывайте большой и указательный палец в ноздри быку и крепко сжимайте носовую перегородку. И бык не шелохнётся». Работа пошла. На вакцинацию ушёл целый день.
На следующий день Данилу оставили помогать ветеринару, а Вольку с Толей отправили заготавливать силос. Грузил погрузчик, а ребята утаптывали траву в кузов. Затем ехали к силосной яме, выпрыгивали из машины, кузов опрокидывался, и машина с ребятами снова уезжала к комбайнам. Стояла жаркая безветренная погода. Спустя какое-то время у Вольки родились слова об этой работе:
Бензинный синий рёв машины,
Тяжёлый кузова прогиб.
Он на рессоры и на шины
Давил, как давит груз обид.
И нам с тобой пришлось здесь круто,
Ведь мы изнежены слегка.
Качалась отдыха минута
Сладчайшим дымом табака.
Жёг спину зной, прилипла роба,
Но мерно бухало в груди.
Стирая пот седьмой… и сотый,
Мы шли вперёд, а впереди…
Нет, мы усталости не знали:
За нами целые полки.
В зелёно-силосные дали
Всё шли и шли грузовики.
Но вот светило жечь устало,
Покинув свой полдневный трон.
Жар раскалённого металла,
Кряхтя, пополз за горизонт.
А мы упали в полный кузов
В объятья трав, нагретых днём.
И отдых сразу стал не нужен…
Ещё работать?
— Мы пойдём!
Но однажды пошёл дождь. Волька и Толик решили сходить на кирпичный заводик, где работали две девушки из их группы. Темно-бурая, похожая на пластилин, готовая для нарезки глиняная лента ползла на транспортёре к месту нарезки. Одна из девушек, Кулешова Аня, специальным приспособлением разделяла ленту на кирпич-сырец, а заводская работница укладывала его на металлическую тележку, похожую на этажерку на колёсиках. Тележка попадала к другой однокурснице – Люсе Талинской. Люся, будучи полной неслабой девушкой, лихо разворачивала её на круговом механизме и направляла по маленьким рельсам к печи, в которую тележку заталкивал невысокий коренастый мужчина в толстой брезентовой робе, огромных сапогах. На голове у него была зимняя шапка-ушанка и очки, как для сварки. Люся сказала ребятам: «Знакомьтесь, дядя Вася!» Дядя Вася обернулся и буркнул: «Привет! Пришли на девчонок посмотреть? О-о-о, они управляются нормально. Особенно вот эта». И он показал на Талинскую: «Молодец!» Когда Волька попытался развернуть очередную тележку с кирпичом, у него это получилось не сразу и с трудом. Волька подивился силе и сноровке этой сугубо городской девушки, быстро освоившей новую для себя и далеко не женскую работу.
А вечерами! Были, оказывается, у студентов и вечера! Вечером студенты шли в клуб. Танцевали шейк, твист и другие молодёжные танцы под клубовскую радиолу. Чарльстон – редко, он уже отошёл («бабушка, научи меня танцевать чарльстон!» — помните?). А рок-н-ролл не танцевали вообще – слишком чужеродный. Однажды Валька Балабанова, подойдя к столику с пластинками, начала там что-то искать. Потом, неожиданно сняв звучавшую пластинку, поставила другую. Танцующие собрались повозмущаться, но из динамиков полилась такая чудесная мелодия, такой бархатный баритон, что все притихли. Будто очнувшись, девушки стали приглашать кавалеров, и поплыл медленный танец. Можно было бы танцевать вальс, но вальс уже тогда молодежь танцевала редко. К Вольке подошла Валентина и положила ему руку на плечо. Волька встал и, подчиняясь завораживающему голосу певца, они медленно поплыли по залу. Следом за ними встали и другие пары. Парней было мало, поэтому девушки танцевали друг с другом. Валя начала что-то напевать на английском. «Что это?» — спросил Волька. «Это Фрэнк Синатра», — ответила Балабанова. «Снова и снова» или «Мир, который мы знали». Музыка кончилась, Волька проводил девушку до кресла. «Фрэнк Синатра», — повторила Балабанова. «Так-то, Вольдемар», — добавила она с лёгкой иронией.
После танцев Балабанова предложила Вольке прогуляться. Шли не спеша, слушая треск кузнечиков в траве. Выглянула луна. Глядя в лицо Вали, Волька спросил: «А почему ты перевелась к нам?» Валя присела на траву. Волька опустился рядом. «Поцапалась с преподавателем», — ответила та. «Он считал, что моё произношение не соответствует лингвистическим требованиям английского языка. Об этом преподавателе ходили дурные разговоры по поводу взяток за экзамен. И я ему выдала: «А сколько стоит соответствие вашей кандидатской необходимому для такой работы уровню?» И пошли докладные, придирки, тройки и даже двойки. Девчонки мне: «Он на тебя глаз положил», а я им: «А не окосеет он без глаза-то?». Ну, я и ушла. А без языка не останусь, занимаюсь самостоятельно. Могла бы на филфак, но история мне всегда нравилась больше».
Она неожиданно обхватила Волькину голову руками и стала целовать его губы. Волька слабо отвечал. В голове мелькнула мысль: «Не моё это и не мне это». Валя будто почувствовала что-то похожее. В лунном сумеречном свете она слегка улыбнулась и сказала: «Права Нонночка Мордюкова: «Хороший ты мужик, но не орёл!». Волька в растерянности подумал: «Какая Нонночка, какой орёл?». «Ладно, Вольдемар, — произнесла Валя, — пошли уже, а то наш старик Хоттабыч тебя хватится». И продолжила с иронией: «Может, он объяснит тебе, что к чему?» Волька проводил её к дому, где квартировали девушки, и отправился спать. Но заснуть он не мог: «А почему, собственно, я должен был отвечать на её чувства, если я точно знаю: не мне это и не моё это?». И он забылся коротким беспокойным сном.
В селе жило немало украинцев. Они строили себе дома из саманных блоков, обмазанных глиной, смешанной с коровьим навозом. К ребятам однажды подошла женщина и сказала: «Хлопцы, мы строим дом. Чтобы его обмазать, треба богато рабочих рук. Поможете?» Ребята согласились. Работа началась в 6 утра. Народу собралось человек 25. Кто-то подвозил глину, кто-то месил её ногами, смешивая с коровьим навозом. Женщины этой смесью обмазывали стены дома снаружи и пели: «Ничь яка мисячна, зоряна, ясная, выдно, хочь голки збырай».
В 12 часов дня всех позвали за накрытые во дворе столы. На столах борщ, варёная картошка с мясом и печёным салом и компот. Было много водки: каждая выпитая рюмка тут же наполнялась снова женщинами. А ещё были миски со сметаной и вареники с творогом. Всего было такое изобилие, что у студентов затрещали животы.
После обеда работали немного. Основная часть работы была сделана. Радушные хозяева поблагодарили студентов и заканчивали сами. Ребята отправились покемарить, а потом собрались в клуб. Но не досчитались главного балагура, «императора духа» Юрки Шакина. Руководитель Орешкин собрал всех и сказал: «Никто не заметил потери бойца? Пока не найдётся Шакин – никакого клуба». Никто не возражал, пошли искать. Обошли всю деревню дважды. Заглянули и в клуб. Приглядывались к каждой парочке на лавочках у домов. Выглянул месяц, но Шакина нигде не было. Время двигалось к часу ночи. Смолкла музыка в клубе. Тогда Орешкин сказал: «Девочки – по квартирам, а пацаны – за мной. Будем искать там, где мы его потеряли». Вернулись во двор, где было строительство и пиршество. Разбудили хозяйку, которая вспомнила: «Бачила вашего хлопчика, як вин йшов к коровныку». Подумали, может он там заснул на сене, а корова его придавила? Ринулись в коровник, подняли бурёнку, мирно жующую сено, — никого. Вышли, посмотрели в огород. Там был туалет. Открыли дверь нужника и увидели его, «императора духа», восседающего на «троне» во всей красе, со спущенными штанами, живого и невредимого. Громкий хохот разбудил «высокую особу». «Особа» открыла глаза и произнесла: «А что, пацаны, что случилось?». Орешкин спросил: «Дела закончил?» – и повернувшись ко всем, сказал: «Отбой, боец нашёлся, пошли спать! Завтра в 7.00 подъём и новый рабочий день».
Но утром руководитель собрал всех и объявил: «Пришла телефонограмма из института. Сегодня пятница, а с понедельника следующей недели – занятия. За расчётом я приеду отдельно. Собирайте вещи — и в машину». Студенты быстро собрались и сели в кузов. Грузовик тронулся. Вдруг зазвучала музыка. Это был неповторимый Фрэнк Синатра: «Снова и снова». Волька посмотрел на Валю. Он подумал: «Когда она успела организовать эти музыкальные проводы?» Поскольку клуб был недалеко, слышно было хорошо. Валя Балабанова запела на английском: «Снова и снова я продолжаю перебирать мир, который мы знали однажды, когда ты шёл вместе со мной. Непостижимый, этот невероятный мир, который мы знали, когда мы двое были влюблены».
Все слушали и молчали. Когда музыка перестала доноситься, после короткой паузы из грузовика грянуло: «А утки кря, кря, кря кричали: «Парень, зря приходишь счастья здесь искать». Хохот и песни до самого Воронежа…
Таким был мир, который мы знали.
Комментарии ()