«Привет, мужики!», — прозвучал чей-то громкий голос. Неожиданное приветствие застало меня и моего коллегу Володю, учителя средней школы, врасплох.
Мы играли в шахматы на веранде, где Володя со своей женой Наташей, тоже учительницей, квартировал. Из большого школьного магнитофона «Астра» тихонько лилось: «Падает снег, ты не придешь сегодня вечером, падает снег, мы не увидимся, я знаю…» в исполнении Сальваторе Адамо. Может быть поэтому, увлечённые игрой и музыкой, мы не сразу услышали, как на веранду вошёл человек. Володя выключил магнитофон и, взглянув на пришедшего, сказал: «Привет, привет!»
На веранде стоял парень лет 25, невысокий, круглоголовый, плотный. Его синевато-серые глаза слегка блестели. Небольшие ямочки на щеках придавали крупному лицу приветливый вид. Короткую темно-русую шевелюру венчала чудом державшаяся на голове армейская панама. Одет он был «по моде и по погоде» той поры (душная жара за +40): обрезанные до колен джинсы, майка, кеды.
«Я вас знаю, — сказал он прищурившись. –
Вы — учителя». И, протягивая поочерёдно смуглую мускулистую руку, произнёс: «Андрюха. Шахматишки – скукота, вот Сальваторе Адамо, это – да!». Поглядел на магнитофон: «Дайте на вечерок».
«Нет, — отрезал жёстко Володя, — магнитофон школьный».
«Мужики, — снова обратился Андрюха к нам, — захватим маг –
и ко мне: вино, девочки, всё что хотите. А завтра махнём в Астрахань, повеселимся от души!».
«Нет», — повторил Володя.
«Да-а-а-а, — протянул Андрюха, — думал, вы мужики, а вы — учителишки, скушные ребята, пе-да-го-ги! Люди, замороченные моралью и подневольные. А я — свободный человек, человек идеи», — и продолжил, патетически-шутовски декламируя:
«Я готов себе отрезать ухо,
Чтоб утихомирить свою боль,
Когда вижу, что кругом непруха,
Не ферзём я жертвую — собой!
Мужики, я вовсе не Ботвинник.
Мне не жаль каких-то пять рублей,
Я — свободен, не иду я в винник,
Отдаю себя на пир идей.
Пир идей – он мне дороже славы,
Памятников вечных бронзовей…
Я не пью речей пустых отравы,
Говорю соседке: «Тётя Клава,
Ты мне самогоночки налей!»
Затем он церемонно поклонился и обронил: «Экспромт, дарю на память!» Ёрничая, хохотнул и удалился.
Некоторое время мы молчали, ошарашенные такой эскападой. Играть почему-то больше не хотелось.
«Ишь, какой Ван Гог нашёлся, — ухо отрезать!» — сказал Володя.
«Кто это?» — спросил я его,
«Это — фрукт и очень опасный, — ответил Володя. — С ним лучше не связываться. Ты обратил внимание, как блестят его глаза? Он — наркоман».
— На что же он живёт? Наркотики, наверное, требуют денег…
— И немалых. Икрой торгует. Накупит за сезон у местных рыбаков где за деньги, где за бутылку водки – и айда на тёплые берега. Деньги спустит – и обратно. А тут ещё он женился. Прошло с полгода. Потом жена его, говорят, повесилась. Его сначала арестовали, но у него оказалось алиби: был в Астрахани.
«А почему опасный?» — спросил я.
- А ты представь, с какими людьми он общается? Криминал. Там же свои люди и в милиции, и в рыбоохране. А рыба откуда гниёт? Правильно, с головы. Вот и делай выводы.
Прощаясь, Володя сказал: «Я завтра с утра на рыбалку, пошли?»
— У меня завтра уроки с утра.
- Тогда приходи на ужин. Наташка тебя, холостяка, домашним попотчует, а я на жарёнку, надеюсь, принесу.
«Ладно, приду», — ответил я.
На следующий день, после уроков, я пошёл на пристань. Там находился маленький книжный магазинчик: саманные стены, дощатая дверь. В магазине было человека 3-4, было уютно и прохладнее, чем на улице. Поразило обилие замечательных книг. Пожилая приветливая женщина – продавщица, сказала:
«У нас новое поступление, смотрите».
Здесь было многое, что знакомо с детства: Алексей Толстой, Вениамин Каверин, Александр Беляев, Жюль Верн, Вальтер Скотт и другие замечательные книги из 200-томника мировой литературы. В городе такого обилия не встретишь. Хотелось взять всё, но деньги «не оттопыривали карманы», поэтому взял две книги: сборники Александра Грина и Станислава Лема. Когда расплачивался, в магазин вошёл Андрей. Бросил взгляд на мои книги и отошёл к полкам. Я пошёл домой. Он догнал меня и зашагал рядом. Затем он начал:
«Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои…».
Я узнал это, читал, наизусть, естественно, не помнил. А Андрей не декламировал, а просто читал, как книгу для себя, но вслух.
«Интересно, перевод Пастернака?» — подумал я.
Мы шли, и я слушал, а он вёл себя так, будто рядом — никого. Так прошли, примерно с километр. Затем он свернул, продолжая «читать», а я шёл и вспомнил последние строки перевода Пастернака: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».
«Чего хотел? — размышлял я. — Почему это, а не другое? Если он хотел произвести впечатление, то произвёл. Такого исполнения я ещё не встречал. Вспомнилось его полупрезрительное: «учителишки».
…Вечером я пришёл к друзьям на ужин. Наташа нажарила принесённых Володей с рыбалки судаков, картошечки, и мы сели ужинать. Когда я рассказал о встрече с Андреем в книжном магазине, Наташа сказала: «Андрей из семьи врачей, сейчас они на пенсии. Он у них единственный. Учился в школе очень хорошо, но неровно. Литература, история, география – блестяще. Остальное — без усердия. В поселковой библиотеке прочитал всю «художку», особенно классику. Учительница литературы, Галина Алексеевна, им восхищалась. Она говорила, что он писал неплохие стихи, но нигде не печатался: ни социализм, ни «Слава КПСС» его не вдохновляли. Очень удивилась, когда узнала, что он поступил в рыбный институт. Как-то она мне рассказала, что пыталась узнать, почему туда, а не…
Он ответил ей: «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше».
- Андрюша, ты уверен?
- Да, Галина Алексеевна.
«А что за трагедия с его женой?» — спросил я.
«Точно не знаю, — ответила Наташа. — Он мотался по всей области по своим икорным делам и пропадал на несколько дней. Она, астраханка, чувствовала себя в посёлке чужой, дико его ревновала. Он приезжал и «лечил» её от депрессии, судя по всему, наркотиками».
Володя добавил: «Сам подсел и её заразил. Когда её хоронили, он плакал и стрелял из ружья».
«Вот тебе и повесть», — подумал я.
…Прошло несколько месяцев. В посёлке стало известно, что ограблен магазин, причём рыбкоповский, где товары приобретались только членами рыбного кооператива. Там были импортные вещи, электроника и деньги, которые не успели сдать в сберкассу. Среди похитителей (их было трое) был и сын главного бухгалтера кооператива. Двоих разыскали быстро, а вот третьего, а им оказался Андрей, не нашли.
Только через год инспектор милиции его «вычислил»: в предрассветных сумерках его, пробиравшегося к родному дому, арестовали. Оказывается, он никуда не убегал, а просто переплыл в соседнее село и жил по-тихому в подвале у одной своей зазнобы.
…Суд был показательный, поэтому проходил в поселковом клубе. У меня были уроки, и я попал в клуб, когда арестованному предоставили последнее слово. Андрей встал, поглядел в зал и сказал:
«Знают, наверное, и дети:
Нет справедливости на свете.
Зал, до этого пошумливавший, замолк. Обвиняемый продолжил:
Ведь всем известно: жизнь – игра,
Хоть магазин, а хоть икра.
Тот, кто при должности был смел
И первым ухватить сумел
Себе кусочек пожирней –
Тот ходит только с козырей!
И потому - поклон Фемиде,
Что мне дадут — я не в обиде.
Да, наркоман, барыга, вор,
Подчас несущий всякий вздор:
Однажды я полцарства спёр…
Но у меня – своя печаль:
Я вдруг увидел жизни даль –
Треть жизни прожита зазря.
И где любовь? И где друзья?
Раскаялся? Причём тут совесть?
Я – неоконченная повесть:
Я отсижу, пройдут года –
Она взойдёт, моя звезда!»
Суд определил 7 лет колонии строгого режима. Зал молчал.
«Народ безмолствует. Почему? — спросил себя я. — Оправдывать невозможно, а обвинять – так все с реки кормятся».
Когда Андрея выводили из клуба, на какое-то мгновение мы встретились глазами. Он усмехнулся. Я проводил его взглядом и подумал:
«Да, повесть печальная. И каким ты выйдешь, Андрюха?».
…Так закончилась эта история. Больше я об Андрее ничего не слышал.
Комментарии ()