Давно это было, да вот только не забыть… Лишь немного уступая по скорости полета чирку, видимо, поднятый убежавшей вперед берегом речушки лайкой, гоголек опрометчиво развернулся и, попав под мой выстрел, упал на противоположном берегу. Примыкающий к берегу луг был скошенным, выбит коровами. Лишь небольшим, почти крохотным островочком-оазисом, зеленела отрастающей осокой еще сохранившая немного воды низинка.
Речушка хоть и невелика была, только вот перейти, не замочив того, что находилось повыше голенищ болотников, не получилось. Повесив ружье на грудь и зажав отвороты сапог пальцами рук, стараясь, чтобы вода не попала в сапоги, перебрался. Приторачивая гоголя, оглянулся, ища глазами собаку. Барклай как-то особенно, необычно повиливая хвостом, что-то прихватив чутьем, неторопливо передвигался и никак не среагировал на мою команду. — Догонит, подумалось, и я хотел уже двинуть дальше. В этот момент позади явно работающей лайки, как бы из ничего, возник с лениво висящими лапками коростель, и не спеша, совсем низко, начал по кругу облетать моего четвероногого. И я успел дважды благополучно пропуделять. Не желая мириться с моим промахом, наверняка, матерясь на хозяина, в три прыжка Барклай догнал и, подпрыгнув, сбил его лапой, словно майского жука. …Яркое, чуть слепящее закатное солнце. Начавшие примерять золотой наряд березки. Неведомо откуда берущаяся и летающая днем паутина бабьего лета. Желтеющая в садах антоновка и наливающийся румянцем штрифель. Рябина, начавшая желтеть листвой, но сохранившая красоту благодаря крупным красным гроздьям созревших ягод. Запах жженой картофельной ботвы и печеной картошки. Скошенное овсяное поле, большим желтым пятном ярко и выгодно отличалось и выделялось на фоне начавших блекнуть полевых и луговых красок. И солнце. Много солнца вокруг, еще щедро дарящего тепло природе и всему живому.
Это потом, позже, дни станут еще короче, а лес прозрачнее. Сойдут грибы, и опустеют поля. Отлетят на юг птицы, и все вокруг начнет стынуть и мрачнеть. А на проселочных дорогах и на обочинах на асфальте будут все чаще появляться сойки как предвестники грядущих холодов.
А пока об этом думать не хотелось. Хотелось подольше оставаться в этом состоянии праздника души, которое появилось во мне еще накануне открытия летне-осенней охоты и до сих пор не покидает меня. Тогда у меня еще не было легавой, была только мечта. Но зато была тулка-курковочка, прозванная охотничьей братией «переломочкой», крепкие, здоровые ноги и такая же молодая красавица лайка, и мы уже шли к своей мечте.
В тот красивый, теплый вечер, предвещая погоду и как бы радуясь своему же прогнозу, в воздухе столбиком толклась — кружила мошкара. И мы с Барклаем ехали на «Иже», я за рулем, он в коляске. Ехали на охоту, посматривая вокруг, и улыбались друг другу. Молоды были, счастливы. И все вокруг разделяло нашу радость, наше душевное состояние. И по- осеннему принарядившиеся березки, и еще сохранившие краски разнотравья поля, и голубое небо. И медленно, как бы нехотя идущее на закат солнце.
Душа моя пела, словно предчувствуя что-то. Что-то необычное, тайное. Охота всегда была и остается таинством. Она всегда манила и манить будет. И никогда не изменит, если ты сам не оставишь ее.
…Это был большой и достаточно глубокий песчаный карьер. Старые карты его с небольшим количеством воды, с островками, поросшими камышом, были раем для уток всех мастей, бекасов, болотных курочек. Не редкостью были серые цапли, почему-то прозванные местными охотниками «чапурами», водилась ондатра, появилась рыба. Сбить пару уток тогда для меня не составляло никакого труда. Изюминой охоты были бекасы. Они ловко увертывались от выстрела, внезапно поднявшись, и также быстро исчезали из виду. На все про все отводилось несколько секунд, и когда их оказывалось достаточно, этот долгоносый трофей приносил куда как больше удовлетворения, чем все остальные. Обежав где посуху, продираясь через камыши, где на цыпочках, едва не наливая воды в отвороты болотников, прислушиваясь иногда и определяя, где лайка, и ничего так и не подняв на крыло (видимо, с утра уже кто-то побыл и поразогнал, а может, дичь просто таилась, что не мудрено в таких камышах), я вылез туда, где воды до колена. Время было еще в запасе, сумерки наступят не скоро, и я решил постоять зорьку. Не испытывая никакой досады от того, что не удалось ничего поднять, стал на фоне густого лозового куста, лицом к заходящему солнцу, и только собрался закурить… Парочка, как мне вначале показалось, огромных крякв, заходила на посадку прямо в лоб мне. Они шли рядом, почти касаясь кончиками крыльев, планируя. Я выбросил еще не зажженную сигарету и начал медленно приседать. Почувствовав, что пятая точка уже мокрая, дернулся, невольно выпрямился, и в этот момент заходившие на посадку увидели меня и, меняя курс, замахали крыльями, подставляя под выстрел правый бок. И только тут я понял — гуси! В руках — тулка, в стволах — шестой номер, в двадцати пяти, где-то не более метрах, гусиные бока.
Сердце заколотилось. Бью по переднему, отчетливо слышу треск дроби, как о фанеру. Провожая глазами гуся, изменившего торопливый полет, из другого ствола бью по второму, слышу шлепанье лап по воде спешащего на выстрелы Барклая. Второй гусь благополучно, не изменяя полета, скрывается из виду. С первым, попавшим под заряд, не упавшим сразу, а протянувшим метров на пятьдесят-шестьдесят и приземлившимся на сухое, разбирался мой Барклай. Слышался лай собаки, какие-то еще не очень понятные звуки, хлопанье крыльев…
Не довелось больше. Не пришлось. Это был единственный, когда-то давно добытый мною гусь. Как выяснилось чуть позже — казарка.
…Не грипповала тогда птица, не чумовали свиньи, не горели и не вырезались леса. Засевались поля, была работа. И можно было запросто выйти из подъезда и, просто повесив ружьецо на плечо, отправиться на охоту, услышав вслед от соседа пожелание ни пуха… Никто никогда не привозил и не встречал детей из школы. Жалованья депутатам хватало на жизнь. И не надо было, прожив всю жизнь на родной земле и отдав ей за это время все человеческие и гражданские долги, выкупать ее у себя же. И это понимали за МКАДом.
Что произошло? Тот же сентябрь, те же краски, та же паутина… Совсем недавно побывал на том месте, где теперь охотится Барклай. Постоял, повспоминали вместе и гуся, и коростеля, поднятого и сбитого им же лапой после моего позорного дуплета, и многое другое.
Прошло лет тридцать, а помнится, как если бы было вчера.
Комментарии ()