«Сутана»

С героя если снять сутану,
Смотреться будет очень странно:
Герой – уже и не герой,
Бежит, осмеянный толпой.
Мой театр начался со школьной сцены, где я оказался волею судьбы из-за отказа одноклассников лицедействовать в спектакле. Учительница русского языка и литературы Валерия Владимировна, которую в классе за глаза называли ВВ — молодая, энергичная почитательница поэзии, задумала поставить на сцене нашей школы с нами, десятиклассниками, отрывок из «Мцыри». Она была женой офицера, который отвёл ей лишь полгода работы в нашей школе в силу своей кочевой военной службы. Из-за этого общение с нею у нас было недолгим. Она очень любила классическую поэзию, прекрасно декламировала стихи Пушкина и Лермонтова. На уроке мы слушали пластинки с записями выдающихся чтецов, таких, как Яхонтов.
Была репетиция. Одноклассница Ларка, взявшаяся быть костюмершей, притащила из дому старую, изъеденную молью чёрную каракулевую шубку своей мамы и меховую шапочку. Это для меня. Я был Мцыри. У шубки вывернули внутрь рукава. Получилось что-то наподобие бурки. Не знали, во что одеть монаха, которому Мцыри исповедовался. Монаха играл другой одноклассник — Вадька, черноглазый, невысокий и ехидный по характеру. Судя по всему, я и Вадька были немного влюблены в ВВ и нашу костюмершу — стройную, русоволосую, сероглазую, смешливую. Но в ВВ — больше. Наверное, поэтому мы и согласились выступать. Ларка предложила: «А что, ребята, штору снимем — и готовая сутана». ВВ одобрила: «Только закрепите спереди чем нибудь». Ларка сняла с головы красивую заколку и протянула монаху: «Возьми, смотри, не потеряй!» Вадька церемонно ей поклонился, затем повернулся ко мне и произнёс: «О Мцыри! Как я вас люблю! — затем вполголоса, отвернувшись от меня, – возьму топор и зарублю». Ларка зашлась от смеха. «Заткнись, а то не доживёшь до спектакля!» — пробурчал я.
— Мальчики, успокойтесь! – вмешалась Валерия Владимировна. Репетиция продолжилась.
И вот – спектакль.
«Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас»… Я лежал на спортивном мате. На плечах — чёрная бурка, на голове — чёрная шапка. Напротив меня на низенькой табуретке восседал спиной к залу Вадик Семишапка, на которого напялили закреплённую спереди колоритной женской заколкой чёрную оконную штору, придав ей вид сутаны. На голову ему была надета конусовидная шапочка, возможно, одна из тех фамильных семи. После слов Мцыри: «Умру рабом и сиротой», — я успешно забыл текст, считай, умер. Но не совсем. Изрядно пропустив, продолжил: «Трудами ночи изнурён, я лёг в тени», пропустив и отцовский дом, и бегство из него, и «прекрасную грузинку».
И начал: «И вот дорогою прямой пустился, робкий и немой». Всё было бы ничего, если бы не Вадик. Он сидел, подперев ладонью голову и корчил рожи. Но мне было совсем не смешно. Мне хотелось вскочить и врезать этому монаху. На удивление, моя злость мне подыграла, потому что дальше были слова: «Напрасно в бешенстве порой я рвал отчаянной рукой терновник, спутанный плющом: всё лес был, вечный лес кругом». А я уже был взбешён. Напрягая всю свою волю, чтобы сдержаться, старался не глядеть на кривляку и пропустил «Ты помнишь детские года». Хотя передо мной лежал текст — выучить столько, конечно же, было невозможно, и я перешёл к главному: «Я ждал. И вот в тени ночной врага почуял он…» (то есть барс почуял, строки о котором я пропустил). Затем было начало смертельного сражения – «Бой закипел, смертельный бой!». Потом – кульминация – победа героя: барс «завыл, рванулся из последних сил…». «Дай закончить, Вадька, — думал я, — ты тоже будешь выть из последних сил через минуту-другую. И встретишь свою смерть на сцене. И вряд ли, как барс, «лицом к лицу, как в битве следует бойцу!» После этих слов я встал и поклонился.
Зал разразился аплодисментами. Вадька тоже встал на поклоны. Когда он сделал шаг вперёд к публике, я наступил на волочившуюся штору, заколка сорвалась и улетела в зрительный зал. Все увидели монаха в трико, который пытался удержать свою падающую на пол «сутану». Зал грохнул от хохота. Аплодировать стали ещё сильнее. Вадька сбежал за кулисы. Я поднял валявшуюся на авансцене «сутану» и пошёл за кулисы. Там стояла и удивлённо хлопала глазами Ларка.
— Зачем ты так? – сказала она.
— Подумаешь, сутана! Никакая это не сутана, а старая поношенная ряса! — и отдал ей штору. Так месть моя настигла кривляку Вадьку.