11 апреля - Международный день освобождения узников фашистских концлагерей

Как Вас зовут? Когда и где Вы родились?
– Меня зовут Берта Иосифовна Фабричева, я родилась в 1934 году в Брянской области, г. Дятьково. До замужества была Мицкевич. Как говорила мне мама, мой отец был литовец. Но, откуда он точно, мы так и не смогли узнать. Он был железнодорожником, образованным человеком. Однажды, его забрали и арестовали как врага народа. С тех пор мы его не видели.
Сколько Вам было лет, когда началась Вторая Мировая война?
– Мне было семь лет, когда началась война. Я помню постоянный страх и бомбежки. (Берта Иосифовна описывает дом, где она жила. Удивительно, но в свои 72 года у нее четкая память и она может описать все детали своего дома и улицы, где жила еще девочкой).
Рядом была большая железнодорожная станция. Я помню, когда началась сильная бомбежка, мы прятались в огороде. Я как сейчас вижу немецкие самолеты, эти ужасные бомбы, и как они летят над нашими головами. Вижу, что бомбы летят на нас, но я тогда не понимала, что их сносит. Это только сейчас я знаю, что если бомбу скинули над твоей головой, то она упадет в другое место. А тогда я только видела, что бомбы летели прямо на нас. Мне было ужасно страшно.
Что Вы помните о времени оккупации?
– Помню, как нас немцы выгоняли из домов и постоянно проверяли. Был все время страх, что заберут то одного, то другого. И про пытки знали мы. Ведь дети становятся намного взрослее своих лет во время войны.
Наш город (Дятьково) долгое время переходил из рук в руки. Сегодня его немцы захватили, назавтра наши, партизаны, его отбили. Через некоторое время, город опять переходил к немцам, потом снова к нашим. Это было постоянно, так как в Дятьково находилась важная железнодорожная магистраль, идущая на Москву и она была нужна как немцам, так и нашим.
Зимой наш город снова перешел в руки партизан. На этот раз, наши держали город восемь месяцев. Наш дом был уже разрушен и нам дали новое место для жилья.
Объясните, пожалуйста, как Вам дали новое жилье?
– Очень много семей было в эвакуации, и их дома были пустыми. Поэтому, нашу семью перевели в один из таких домов. Мы тоже однажды поехали в эвакуацию, но немцы отрезали нам путь по дороге. Поэтому мы вернулись назад в Дятьково.
Я очень хорошо помню, как немцы лютовали. Я видела убитых и повешенных жителей города, которые ушли в партизаны, но были пойманы немцами. Была на стадионе огромная яма, и немцы там убивали пленных партизан и мирных жителей, которые связаны с партизанами. Пленные стояли на краю, когда в них стреляли, они падали прямо в эту яму. Это было в 1942-1943 годах.
Было много полицаев. Это были люди, которые служили немцам. Работали полицаями и русские. Делали они это за деньги и порой просто за еду. Изменникам Родины и сейчас у меня нет пощады. Я их презираю и ненавижу всей душой!
Они нас просто грабили и забирали то, что немцам не надо было, что оставалось от грабежей. Полицаи приходили, забирали все и уносили. Это были просто жестокие мародеры. Помню, как немцы арестовали мою тетю Екатерину Николаевну Земскую за связь с партизанами. Она и другие женщины нашего города готовили еду и носили ее в корзинах партизанам в лес. Женщины пекли хлеб из муки и сухих листьев, варили суп из капусты.
Где партизаны могли взять еду? – Только в городе, ведь у них ничего не было… А партизаны были наши дяди, братья и отцы. Так вот, моя тетя и другие женщины готовили пищу и по очереди носили ее в лес.
Немцы подозревали ее в связи с партизанами, а тогда за связь с партизанами немцы просто расстреливали. Когда немцы пришли арестовывать мою тетю, она быстро собрала узелок с какими-то бумагами и деньгами и выбросила этот узелок мне, в форточку. Я поймала его и побежала, но полицай увидел это и отобрал узелок. Что же тогда могло быть ценного у женщины? — Почти ничего, а полицай даже это малое забрал.
Еще четко в памяти остался случай, когда мама пекла хлеб — это была горстка муки и сухие, стертые в порошок липовые листья. Мама сделала тесто и поставила его около окна, чтобы оно поднялось. И тут начались артобстрел и бомбежка. Одна авиабомба попала к нам в сад и взорвалась. Взрывной волной выбило стекло, и оно все посыпалось в тесто, которое стояло возле окна.
Вам пришлось выбросить все тесто?
– О нет, мы ничего не выбрасывали! Хлеб для нас был единственным продуктом питания. Мама, мой брат и я перебрали все тесто по маленьким кусочкам и выбрали все стекло. Потом, когда мама испекла хлеб, она попросила нас есть его осторожно, так как там могли быть еще кусочки стекла.
Я помню, как наши мамы носили еду русским пленным солдатам. Их немцы держали в высоком здании на верхних этажах, чтобы те не могли убежать. Это было в Брянской тюрьме-гетто. Военнопленные на вязках опускали пустые консервные банки с тем, чтобы им клали туда еду. Потому что немцы наших пленных солдат почти не кормили. Да и то, что они давали им поесть едой не назовешь. А солдаты такие худые были! Что у нас было, то мы и давали. Немцы запрещали нам кормить военнопленных под страхом смерти. Сами немцы издевались над военнопленными. Бросят, голодным пленным, гнилой капустный лист, а они дерутся из-за него. А немцы во время драки в них стреляли.
В Дятьково немцы забирали мирное население и гнали их на минное поле проверять мины. Мины ставили партизаны. Кто наткнется на мину, тот погибнет. А немцам что? Мама ходила несколько раз на минные поля. Том плакал, умолял ее не ходить. Он говорил, что пойдет сам на минные поля.
Еще помню, что мама и все жители ходили отмечаться в комендатуру (видимо, немцы вели учет населения и контролировали, не ушел ли кто тайно к партизанам).
Как назывался первый лагерь, в который Вас привезли? Где он находился? Знали ли Вы зачем туда идёте? Где Вы жили? Какую работу выполняли? Какая была у Вас была одежда? Какие у Вас были отличительные знаки на одежде?
– Это был концентрационный лагерь Алитус, в Литве. Нас «встречали» с музыкой. Это была популярная немецкая мелодия Vies Lily Morley. Нас согнали всех в кучу и начали делать отбор. Детей в одну сторону, женщин в другую, мужчин в третью. Затем нас всех повели в баню, мыться. Посыпали нас каким-то вонючим порошком для дезинфекции и постригли почти наголо.
Я помню у мамы была какая-то синяя тряпка, она обернула ею себя. Маме надели дощечку на грудь с надписью: «Ost», по-немецки – “восток”, что значило «русский». Немцы ведь всех маркировали, Затем нас сфотографировали и сняли отпечатки пальцев.
Вы были отделены от матери и брата?
– Нет, я была вместе с мамой и братом Томом. Маме тогда было 39 лет. Мы жили в лагере все вместе, спали на двухэтажных нарах.
Расскажите, как проходил обычный день в лагере?
– Я плохо помню. Мы (дети) сидели в лагере, а взрослые уходили на работу. Мой старший брат тоже уходил на работу.
Были ли наказания в лагере? Как и за что Вас наказывали?
– Я хорошо помню один случай. Девочка лет 6-7 пошла в туалет со своим младшим братом. А туалет в лагере был ужасный. Он был обшит досками. Была вырыта глубокая яма, покрытая досками, а в досках сделаны большие отверстия-дыры. Чтобы сходить в туалет, нужно было присесть на большую яму. Видимо, девочка боялась, что ее младший брат может упасть в туалетную яму. Поэтому они присели около дощатой изгороди. Ее увидела надзирательница, то была литовка, очень жестокая была надзирательница и заставила бедную девочку убрать все фекалии голыми руками. Можете себе представить, что могла маленькая девочка сделать? Она, бедная, весь туалет ручонками вычистила.
Какими ругательными словами Вас называли немцы?
– Надзирательница называла девочку «русская свинья». Они (надзиратели) говорили нам, что русские свиньи, все уберут.
Я еще вспомнила один эпизод! Многие люди подходили к заграждениям из колючей проволоки (концентрационные лагеря заграждались колючей проволокой, по которой пускали электрический ток) в надежде, что кто-нибудь из мирных жителей принесет им поесть. Были такие люди, они приносили еду. Я помню, как маленький мальчик лет 6-7 подошел к колючей проволоке. Маленький такой мальчик, весь серый. Потянулся за колючую проволоку, а немцы пустили ток и убили его. Он так и повис на проволоке...
Очень много было больных в лагере. Нас все время фильтровали (делали отбор людей среди более или менее здоровых узников). Так мы провели в этом лагере 2,5-3 месяца. После некоторого времени в лагере Алитус, нас снова погрузили в товарняк. На этот раз нас повезли в Польшу, в Варшаву. Привезли нас в концлагерь, только я не помню название того концлагеря. Там мы пробыли полтора месяца. Нас кормили очень плохо. Один раз в день.
Гонения на евреев были очень страшные. Даже маленьких детей убивали ни за что. Что он, маленький, мог знать? Немцы видели темные волосы и нос с горбинкой и тут же убивали ни за что. Я видела много смертей.
Военнопленных тоже убивали. Как убежать в таких условиях? Куда бежать? Ведь мы были всего лишь дети...
Военнопленные бежали, бежало их много, но те которые бежали, их немцы расстреливали из автоматов. Бывало, побегут человек 40, а из них половину убьют пока они полдистанции бегут. Потом других добьют. Как убежать? У немцев были собаки. Как убежать от собаки?
Были ли у детей какие-либо игры в лагере?
– Я помню, мы делали кукол из каких-то тряпок. Мы немного играли. Я точно не помню.
Еще я помню, немцы часто ругались и говорили слово «vofluhtorsacramento», но в основном ругались по-русски, и немцы и полицаи.
Через некоторое время нас снова погрузили и повезли в селение Венанойнштадт. Там нас разделили, т.е. детей отделили от родителей. Дети пробыли отдельно весь световой день, но когда наступил вечер, дети потеряли своих матерей и заплакали. Дети рыдали, стоял рев. Но, каждая мать знает голос своего ребенка и никогда его ни с кем не спутает. Я тоже плакала. Но моя мама в этом реве, каким-то образом услышала мой голос. Нас разделяло прессованное сено. Она, что было сил, разгребла его и просунула туда руку, чтобы я взялась за ее руку. Она меня потянула к себе что было сил. Так мы воссоединились. С тех пор мы больше не расставались. После этого немцы отобрали несколько семей, включая нас, и повели в комендатуру. Там нас встретил «хозяин», фермер. У него было право первым выбрать работников из тех семей, которые ему показывали там 6-7 семей, включая нас. Не знаю почему, но «хозяин» выбрал именно нашу семью. Наверное, потому что мы выглядели лучше других. Я помню, на мне было надето красное вельветовое платьице, и мама надела мне бант. Другие семьи выглядели беднее нас. Наверное поэтому нас и выбрали троих, меня, брата Тома и маму. Тому было 13 лет, а мне 8 лет.
Когда bauer, т.е. «хозяин» привез нас к себе в имение Unter Turhoffen (Унтер Турхофен), «хозяйка» встала на дыбы. Они сильно поссорились. «Хозяйка» ругала его за то, что он привез не работников, а голодные рты.
Опишите свой обычный день на ферме.
– Каждый из нас отвечал за определенную работу. Я приносила вязанки дров из амбара, работала на подсобном хозяйстве, пасла коров, кормила свиней и гусей, собирала яйца в курятнике, собирала хворост и хвою от срубленных деревьев, рвала крапиву.
(Берта Иосифовна с удивительной точностью описывает огромный двухэтажный дом своего «хозяина». Она все помнит до мелочей, что где стояло, какие были проходы и, как все было устроено в доме. Она знает лишь только ту часть, в которую им, узникам, разрешалось заходить)
У хозяина было 12 коров, плюс один бык, 4 лощади, 30 свиней, куры, гуси. Куры жили над свинарником на втором этаже. Иногда, курица сваливалась прямо к свиньям, и тогда свиньи ее съедали.У хозяина были молотилка, коровник, амбар для соломы, погреба, свинарник и конюшня.
А как звали хозяина и хозяйку?
– Хозяина звали Антон Розенберг. А как звали хозяйку, я не знаю. Мы ее называли «фрау». У них было трое сыновей и дочь. Двоих сыновей забрали при нас (всеобщая демобилизация), а старший сын был призван на войну до того, как мы приехали на ферму. Вилли было 17 лет, его при нас забрали на фронт. Средний сын, Франц, приходил домой в отпуск несколько раз. А старший сын, он погиб где-то в России. Их зять, офицер, тоже погиб. Дети хозяина были высокомерные, все нам указывали, что делать.
Почему нас bauer взял??? (Видимо, этот вопрос очень волнует Берту Иосифовну). Я думаю, что во время Финской войны наш «хозяин» был у нас в плену. Может быть, он поэтому пожалел мамку...
Мы вставали очень рано. Мама вставала в 5 часов, доила коров, а затем будила меня, чтобы я выгоняла пастись коров. А я пасла коров. Мы вывозили на поля собранную коровью мочу и при помощи насосов распыляли ее в качестве удобрений. Я тогда впервые увидела, как у коров в коровнике была небольшая педаль-поилка. Когда они хотели пить, они носом нажимали на педаль и пили воду. Такого у нас я не видела.
А больше всего на свете я боялась быка. Он был такой большой и страшный, с кольцом вносу. Я его очень боялась. Том косил сено, кормил коров и лошадей. У каждого хозяина была своя деляна леса. Так вот мы рубили лес, собирали все до щепочки, делали эти вязанки из щепочек. Все собирали, даже хвою. Хозяйка складывала хвою на настилы в коптилке, где они коптили сало.
Еще я боялась – умирала, но боялась крапивы. И сейчас ее боюсь. Я уже старая, но все равно ее боюсь. Помню, пойдешь рвать крапиву, а надо рвать голыми руками. Схватишь ее ручонками, а она колется. Этой крапивой надо было кормить гусей.
Иногда мы собирали яблоки в саду и ели их. Бывало, когда варили картошку, украдешь ее и съешь. Не так как было в концлагере. Хозяин иногда давал Тому лишний кусочек хлеба. Бывало, придет и положит ему хлеба на постель, под подушку. Хозяйка была очень сердитая и жадная.
Был такой случай. Однажды, Том повез повозку. Он не удержал ее и повозка, врезавшись в проход, разбилась вдребезги. Острие подводы пронзило Тому живот, и он вздулся. Живот был огромный! Хозяйка напарила овес и делала примочки. Так она спасла Тома.
В какие игры Вы играли?
– Мы работали, но все же я хотела играть. Хоть немного, но я хотела играть. В имении хозяина жили его двое внучат, девочка и мальчик. Однажды, я с ними что-то не поделила. Они мне всегда указывали, что делать и как делать. Они вдвоем схватили меня за волосы с обеих сторон и потянули в разные стороны, и выдернули мне волосы. У меня плешь была потом на том месте. Я заплакала и пожаловалась их матери, а она мне сказала: «Что ты жалуешься, дала бы им отпор!»
Опишите день, когда Вас освободили. Кто Вас освободил и что Вы в этот делали?
– Меня отправили за хлебом в городок, название которого я не помню. Вот видите, я что-то помню, а что-то запамятовала. Но все события войны я помню, как сейчас. Эти события стоят перед глазами… Я там увидела солдат в русской форме. Они сказали мне: «Мы пришли вас освобождать!». Я со всех ног побежала в имение хозяина, к маме. Я увидела ее и закричала: «Мама, мама, русские дяденьки пришли нас освобождать». Мама закрыла мне рот рукой, испугавшись того, что я сказала. Но потом проехали танки, а за ними наши мотоциклисты. Это были русские солдаты. Они зашли в дом, посмотрели и проверили все, и спросили: «Как вы жили тут?». Мы сказали, что хорошо. Потом солдаты сказали: «Хозяйка, угощай нас!». Мама засмеялась, какая же она была хозяйка? Солдаты отправили Тома в погреб за шнапсом. Том принес его, и солдаты приказали хозяину выпить шнапс. Они боялись, что там был яд. Но яда не было, и поэтому солдаты поели яичницу, которую приготовила мама. Солдаты спросили меня, была ли я еще в других домах. Вблизи нашего хозяина было еще три дома, и я была у них. Селения находились на расстоянии друг от друга примерно один километр. Мне приходилось туда ходить по делам хозяина. Солдаты попросили меня быть их переводчицей. Так я стала переводчицей — комедия! (Смеется). Переводила я немного, так как мама мне не разрешила от нее уходить. Я была девочка, а ведь солдаты были разные.
Представьте, как сложилась бы Ваша судьба, если бы Ваша мама отдала Вас в дети!
– Я даже себе этого представить не могу! Уехали мы домой 8 мая 1945 года. На границе стояла наша комендатура, где нас проверяли. Я помню, что нас спрашивали днем, а потом когда мы ложились спать, ночью опять приходили военные и вызывали нас на допрос. Я хорошо помню, как нас допрашивали по ночам. Нам выдали документы, на которых было написано «Ausweis». Это значило, что мы работали в Австрии. Нас отпустили, и мы поехали домой в Россию. Я помню, как мы ехали на телеге. Помню, дорога была вымощена из булыжника. Мама увидела русских солдат, шагающих по мостовой с шинелями через плечо, упала на дорогу и стала целовать их ноги. Она кричала: «Свобода, свобода, свобода!». В тот момент ее нервы не выдержали, и она сошла с ума. После этого случая мама уже никогда не приходила в себя.
Я помню, как мы были в Вене. Там была глубокая темная река. Мама показывала нам как нужно плавать. Мы приехали в пересылочный пункт под названием Seget. Там было много винограда, и мой брат Том приносил корзину винограда каждый вечер. А мама съедала этот виноград, весь до последней ягодки. Тома забрали наши солдаты, чтобы перегонять скот из Германии в Россию. Но соседи, которые ехали с нами, замолвили за него словечко, и военные отпустили Тома. Они тоже понимали, что мама была не в себе и кому-то надо было за ней присматривать. А я ужасно ее боялась. Убегу от нее, спрячусь за спину Тома. Мама все время бубнила что-то… Однажды, мы были в лазарете. Мама целовала наших раненых солдат и искала своих племянников, которые были на фронте. Слава Богу, они остались живы. Нас погрузили в товарняк и отправили в Россию. Ехали мы домой с мая по сентябрь 1945 года.
Когда Вы приехали домой в Дятьковский район, что Вы увидели?
– Все сгорело! Мама устроилась на хрустальный завод работать на обжиге посуды. А я пошла в первый класс. Том уехал в Трубчевск к дяде Косте. Тогда нам нельзя было далеко ездить, так как у нас были документы, где было написано, что мы работали в Германии. Училась я хорошо, меня даже в пример другим детям ставили. Учиться было трудно. Бумаги у нас не было, тетрадей тоже. Мама приносила с работы бумажные мешки, в которых раньше был цемент. Мы расправляли эти мешки и писали на них. Еще мы писали на старый газетах между строчками.
Я за шесть лет окончила 7 классов и уехала к дяде. У него были утки и коровы, и я смотрела за его хозяйством. После этого, я поступила в индустриальный техникум. Я даже получала стипендию. После окончания техникума, меня и моего мужа распределили в Каунас, в Литву.
Мы поехали туда работать. К сожалению, там не было для нас жилья. Русским там мало что давали только своим местным. Мы поехали в Москву, где Министерство строительства нас распределило в Улан-Удэ. У меня уже в Улан-Удэ работал брат. С ним жили его трое детей, жена и теща. И мы вдвоем с мужем приехали.
Так и жили мы все вместе.
Были ли случаи, когда Вас незаслуженно обвиняли или оскорбляли за то, во время войны Вы работали в Австрии?
– Меня нет. Когда Том вступал в Компартию, его спросили, почему он не убежал от немцев.
После войны, нам пришлось восстанавливать все утерянные документы. Самое ужасное было то, что мне пришлось доказывать, что я это я, и что я — сестра Тома. При переезде из Австрии домой, в Дятьково, меня почему-то записали Вера. А я ведь Берта! Да, меня во время крещения записали Вера, но во всех документах я была Берта. И звали меня всегда Берта. Мне пришлось судиться с бюрократами и переделывать документы. Мой брат, Том ходил на суд и подтверждал, что я это я, его сестра. Ужасно!
Какое у Вас отношение к немцам сейчас?
– Я зла на них не держу. Я благодарна за наши жизни тем фермерам, у которых мы работали в Австрии. Они тем самым спасли наши жизни. Эсесовцы были самые страшные. Это были черные каратели.
В чем Вы видите важность Ваших свидетельств?
– Нужно обязательно рассказать детям о том, что такое война, рассказать о тех жестокостях, которые были на войне. Рассказать для того, что бы дети знали и помнили, для того, чтобы предотвратить повторение… Я осталась жива, значит для чего-то важного....
Вот и сейчас, я чувствую себя, как будто я в детстве побывала, снова побывала там… (Я заглянула Берте Иосифовне в глаза. Я встретила там дух семилетней девочки. Поверьте я воочию увидела эту бойкую и несгибаемую девочку, которая пережила ад).
С Фабричевой Б.И. беседовала Елена КОЗУЛИНА, преподаватель английского языка Бурятской сельхозакадемии.
^{На снимке: Александра Николаевна Еремина-Мицкевич с сыном Томасом, дочерью Бертой и зятем Сергеем Фабричевым.
Фото 1955 года.}